Написать отчет о практике, теперь уже многолетней (семь лет), оказалось совсем не простым делом: мой опыт не вполне укладывается в рамки явной антитезы «минус – плюс». Его, скорее, можно выразить математическим выражением «стремится к…».
Итак, исходные данные:
- почти «золотой» возраст,
- профессиональный преподаватель,
- сколиоз – диагноз с детства,
- пара аварий, а, значит, травм,
- злокачественная тимома,
- обычные преподавательские болезни – хронический гастрит, ларингит и прочие «мелкие» неприятности, досаждающие и раздражающие своей постоянностью.
- К этому впридачу пара операций.
Список совсем неплох оказался – по крайней мере, лишь написав все эти диагнозы, я вдруг и сама увидела, что здоровье было как-то "не очень". А ведь, видит бог, я о себе как о хворой никогда не думала и больничными практически не пользовалась. Жизнь моя была полна интересных встреч, любви, эмоций, путешествий. Проблем в общении не было. Вполне счастливое детство, любимая работа, прекрасный муж и доставшиеся от мамы жизнелюбие и оптимизм – никакая йога не требовалась мне в моей вполне благополучной жизни. Но в каждом шкафчике непременно найдется ну хоть крошечная, но косточка от припрятанного скелетика. И рано или поздно весь скелетик замаячит у вас перед глазами, всерьез угрожая порушить ваш мир.
Мамина смерть двадцать один год назад была подобна цунами, извержению вулкана и землетрясению в одном флаконе. Я не рыдала на похоронах, не падала в обморок у гроба, но двадцать лет я не могла ее «отпустить». Низкий болевой порог и нестрессоустойчивость всегда были моим слабым местом. Мне приходилось (и приходится до сих пор иногда) превращаться в Синюю Бороду для себя самой и «запирать» боль в каморке, к двери которой я лишь изредка осмеливалась подойти. На двадцать первом году со дня утраты я могу открыть эту дверь и спокойно шагнуть внутрь, не без печали, но и без отчаяния. И это только благодаря практике.
Даже в тридцать я сдавала экзамены на пределе нервного срыва, проводя бессонную ночь накануне. Сдавая экзамены в аспирантуру, я так разнервничалась, что руки и губы у меня посинели от озноба, я физически не могла сказать ни одного слова, и суровые экзаменаторы, сжалившись, отправили меня пить чай. Когда я вижу своих студентов, сидящих передо мной на экзамене, а их состояние выдает и крапивница, предательски расползающаяся по шее, и руки, я думаю о том попусту потраченном адреналине, который можно было бы «пустить в ход» для куда более значимых вещей. Практика помогает оценивать степень значимости ситуации, события и не тратить бесценный ресурс на ерунду.
Несмотря на то, что мне очень легко разговаривать (и разговорить) с самыми разными людьми, моя реакция на замечания, на несогласное мнение, на обидные слова всегда была гиперреакцией – снова и снова все многократно и многодневно прокручивалось в голове, не давая покоя. А уж сделать кому-нибудь замечание, даже если оно было ну совершенно оправданным, и вовсе было деянием – непонятно, кому в итоге доставалось: столько переживаний уходило на это. Ущерб колоссальный. Семь лет занятий не сделали мои реакции совершенно иными, но существенно сняли остроту: стало полегче.
Спустя несколько лет практики я вдруг почувствовала, что живу с постоянно напряженными, можно сказать, приподнятыми плечами. Это меня очень удивило – получалось, что всю свою сознательную жизнь я прожила эдакой кариатидой, взваливающей на свои плечи ответственность за все и вся. Ну разве что глобальное потепление и военные конфликты все-таки избежали моего недреманного ока. А так я за все в ответе, и какое уж тут расслабиться и уму помолчать. Он, этот самый ум, и до сих пор не молчит, но иногда –в шавасане, под хрипловатый голос Владимира Юрьевича – он делает паузу, и нет более целительного времени, чем эта пауза, после которой вдруг восстанавливается внутреннее равновесие, разглаживается лицо, исчезает скованность во всех членах, и ты совершенно здоров.
2013 был годом, когда у нас умерли родители мужа и наша собака, как будто там наверху решили, что нашим прежним привязанностям пора положить конец и отпустить нас в свободное плавание – мы переехали в Москву. Я закончила свое директорство, после онкологической операции к тому времени прошло уже три года и пережитый шок, казалось, тоже миновал: ну что бы не радоваться жизни, с прелестным названием «период дожития»?!
Ан нет. Тут-то все и началось. Или, точнее, усугубилось.
Панические атаки, которые бледной тенью ходили за мной последние лет десять, словно материализовались: переходы в метро душили, толпа у эскалатора вызывала сердцебиение, и я занималась тем, что искала глазами спину, за владельца которой в случае худшего варианта я могла бы ухватиться. В лифт я боялась (и до сих пор слегка побаиваюсь, если вспомню, что боюсь) заходить одна и даже не сразу открывающаяся дверь в собственной туалетной комнате заставляла мой пульс частить. Йога ослабила и этот узел. У меня по-прежнему в сумке корвалол, но я про него редко вспоминаю, как не думаю, какую спину выбрать в качестве спасательного круга.
Мне как почти патологически жизнерадостному человеку слово «депрессия» было чуждо настолько, что для себя, по крайней мере, я его вычеркнула – ну неужели я сама с такой глупостью, как депрессия, не справлюсь?! Однако известно, чем заканчивается самонадеянность… Мир вдруг, несмотря на умопомрачительное шестинедельное путешествие по заповедникам США, новую работу и коллег, Москву с ее шумом и бесчисленными соблазнами, потерял в красках. Ты трясешь себя за плечи, говоришь, ты что, смотри, как здорово, как красиво, а в ответ получаешь вялое «ну да, конечно», в общем, слушать противно. И ведь никак не разбудить свое прежнее неуемное и жадное «я», да еще и старые проблемы с позвоночником обернулись чуть не катастрофой – синдром замороженного плеча, из-за которого правая рука просто перестала работать. И тут я вспомнила про йогу. Прочитав множество объявлений и рекламных текстов, я задержалась на сайте realyoga.ru и внимательно почитала преподавательские тексты.
Попадание было в «яблочко»: Владимир Юрьевич Малинин. С людьми вообще работать сложно, а со взрослыми или еще того хуже, немолодыми, просто очень сложно. Все сами знающие, неблагодарные, врущие изобретательнее маленьких детей, категоричные и жалкие одновременно, они настоящий вызов для преподавателя. И надо иметь ангельское терпение и желание им помочь, вопреки их дури и упрямству, чтобы не бросить это занятие. Немногословный до суровости, умеющий слушать и ждать, когда до тебя дойдут очевидные, казалось бы, вещи, никогда не торопящий тебя в твоем постижении (в моем случае, скорее, сопротивлении) йоги – это Владимир Юрьевич, которому я бесконечна благодарна. Я давно забыла, что правая рука болела и не двигалась, что суставы могут не гнуться, что жизнь потеряла в красках и звуках. Порой меня охватывает волна совершенно беспричинной радости бытия – ну вот снег идет или дождь… Ничего не болит. Ты здоров и весел. Только надо заниматься, принять йогу с благодарностью как истинное благо, и она будет работать, даже если ты далеко немолод и не очень-то «внутри потока» – ей все равно, она делает великое дело исцеления тела и души, устремляя тебя от минуса к безусловному плюсу.