Стихи [каталог в первом сообщении]

[Talifa]

Когда Москва, как римская волчица,
Вас выкормила волчьим молоком
И вылизала волчьим языком
Амбиций ваших имена и лица, -

Тогда не подло ли кусать её сосцы,
Чтоб отличиться на своём культурном фронте?..
И сколько свинство ни одеколоньте,
Лишь свинством пахнут свинства образцы.

Когда Москва, как римская волчица,
Вас выкормила волчьим молоком
И весь волчатник ваш одним ползком
В Москве пошёл за славой волочиться, -

Тогда не ваше ли презрение к Москве,
Которое сегодня стало модой,
Является культуры волчьей мордой
В неблагодарной вашей голове?..

Юнна Мориц

[Nik-On/Off]

Я не подам пустынным мостовым
спешащий шаг предутренних маршрутов.
Но всякий раз завидую кому-то,
кто в ранний час троллейбусом пустым,

промежду век везёт остатки сна
а на щеке привычное дыханье.
Принявши яд рассветного изгнанья,
меня он с чашей видит у окна.

Я здесь секретов чуткий часовой.
И мне будильник – мытарь и приятель.
Я здесь ценитель самых разных платьев
и женщин, уходящих в них домой.

Часам прощен давно неспешный ход.
Грех опозданья — лучший из возможных.
Щекоткой поцелуев осторожных
меня разбудит полдень, — не восход.

И что вчера, что завтра, что теперь
одной и той же мукой неучастья
моя квартира делится на части,
На комнаты, на кухню и на дверь.

Сипит приемник. Скука на сносях.
Вот-вот родит дитя греха и блуда.
Волхвы придут, не знаю уж откуда,
Им все равно, кто там лежит в яслях.

Им все равно, какой Иерусалим
привычно точит нож детоубийства.
Им незнакомо таинство витийства,
куда как проще и не знаться с ним.

Сую волхвам остаток сигарет.
Нелегок путь, и скудно подаянье.
Неверие мое, непониманье
Мне прощены за молодостью лет.

И липнет, словно нить к веретену,
прошедший день к шагам их деловитым.
Погашен свет, и форточка открыта.
Я выше одеяло натяну.

И тишина защелкает кнутом
на кухне незавернутого крана.
Все. Видит Бог, я завтра встану рано.
Нет. Завтра вряд ли...Может быть потом.
Даниэль Орлов

[Хадзека]

СВЯТОЕ

Сколько лет мы будем праздновать Победу?
Этот праздник – навсегдательский, навеки.
Он не портится назло товароведу,
Как лекарства, устаревшие в аптеке,

Он не портится, как мясо или рыба,
Как приборы высочайших технологий, –
Нет в нём порчи, в этом суть, скажи спасибо!
Всё испортится, сотрётся в хлам убогий,

Все компьютеры и все автомобили,
Все стиральные машины, пылесосы,
Все удобства, что за деньги раскупили, –
Всё испортится, и в том числе вопросы:

Не пора ли отменить Победы праздник,
Не пора ли нам забыть о Дне Пречистом,
Потому что он другие страны дразнит,
Очень портит настроение фашистам?

Настроение он портит, между прочим,
Всем бесстыжим оболгателям России,
Всем, кто молью русофобщины испорчен,
Всем, кто ненависть свою не износили!

День Победы – Божий дар, святое чудо,
Нет в нём порчи, Дню Победы нет износа,
В этом суть, её мы празднуем!.. Отсюда –
Все ответы на испорченность вопроса:

А когда ваш День Победы прекратится?
Этот праздник – навсегдательский, навеки,
Ни одна в нём не испорчена крупица,
Не испорчено святое в Человеке.
Май, 2017 г. Юнна Мориц

[Виктор]

Михаил Дудин

Соловьи

О мертвых мы поговорим потом.
Смерть на войне обычна и сурова.
И все-таки мы воздух ловим ртом
При гибели товарищей. Ни слова

Не говорим. Не поднимая глаз,
В сырой земле выкапываем яму.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо

Обветренные скулы сведены.
Тристапятидесятый день войны.

Еще рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулеметы...
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулеметной роты.

Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошел с лица,
Потом оно, темнея, каменело.

Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Запри все чувства сразу на защелку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защелкал.

Потом сильней, входя в горячий пыл,
Как будто сразу вырвавшись из плена,
Как будто сразу обо всем забыл,
Высвистывая тонкие колена.

Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы еще едва означась,
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.

Как время, по траншеям тек песок.
К воде тянулись корни у обрыва,
И ландыш, приподнявшись на носок,
Заглядывал в воронку от разрыва.

Еще минута — задымит сирень
Клубами фиолетового дыма.
Она пришла обескуражить день.
Она везде. Она непроходима.

Еще мгновенье — перекосит рот
От сердце раздирающего крика.
Но успокойся, посмотри: цветет,
Цветет на минном поле земляника!

Лесная яблонь осыпает цвет,
Пропитан воздух ландышем и мятой...
А соловей свистит. Ему в ответ
Еще — второй, еще — четвертый, пятый.

Звенят стрижи. Малиновки поют.
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Раскидан настороженный уют
Тяжелым громыхающим снарядом.

А мир гремит на сотни верст окрест,
Как будто смерти не бывало места,
Шумит неумолкающий оркестр,
И нет преград для этого оркестра.

Весь этот лес листом и корнем каждым,
Ни капли не сочувствуя беде,
С невероятной, яростною жаждой
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.

Да, это жизнь. Ее живые звенья,
Ее крутой, бурлящий водоем.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своем.

Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.

Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: "Ребята, напишите Поле —
У нас сегодня пели соловьи".

И сразу канул в омут тишины
Тристяпятидесятый день войны.

Он не дожил, не долюбил, не допил,
Не доучился, книг не дочитал.
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.

И, может быть, в песке, в размытой глине,
Захлебываясь в собственной крови,
Скажу: "Ребята, дайте знать Ирине —
У нас сегодня пели соловьи".

И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.

Пусть даже так. Потом просохнут слезы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоем
У той поджигородовской березы
Ты всмотришься в зеленый водоем.

Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.

Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мертвых мы поговорим потом.
1942

[Talifa]

ЮННА МОРИЦ
И НЕТУ ПРАВДЫ СРЕДНЕЙ

Переведи меня через майдан, –
В моём поётся русском переводе,
Где старый лирник, в некотором роде –
Слепой Гомер, а не бандитский клан.

Майдан Гомера – жизни океан,
Слепой Гомер его переплывает,
Он внутреннее зренье открывает
И видит жизни правду и обман.

Он видит правду жизни, но своей,
И он ослеп, чтоб этого не видеть,
Не узнавать, не люто ненавидеть,
Не быть левее жизни и правей.

Переведи меня через майдан, –
Любого просит слепота Гомера,
Чьё внутреннее зренье – это вера,
Что за майданом есть высокий план,

Что поле там без края и конца,
Без тесноты на площади базарной.
За тишиной глубокой, лучезарной
Душа идёт, душа ведёт певца.
Но поля не было, где кончился майдан, –
И в этом соль и суть строки последней!..
Есть правда высшая и нету правды средней.
А поле вечности – заоблачный туман.

[Виктор]

Страшная месть
1.
– Никого не помилую,
только слёзы утру…
Гоголь с паном Данилою
тихо плыл по Днепру.
Волны серы, как олово.
Спят в земле мертвецы,
молодецкие головы
опустили гребцы.
– Кто не спит, тот спасается,
Плоть приемля и Кровь.
Украина, красавица,
соболиная бровь.
– Ни приветом, ни ласкою
не разбудишь меня,
только сталью дамасскою,
вольным храпом коня…

2.
Стражу к городу вывели,
в хлев загнали овец.
Спит в сиятельном Киеве
есаул Горобець.
С голубями и птахами
мчит его экипаж
в дом, где борется с ляхами
друг его Бурульбаш.
Полночь многоочитая
в храм идёт на поклон,
чтоб уснуть под защитою
чудотворных икон.
Но не дремлют отдельные
мертвецов позвонки,
заведенья питейные,
казино и шинки,
синим светом подсвеченный
тот, чьё имя – Никто,
и проказою меченный
вождь в заморском пальто.
Он танцует «цыганочку»
со страной на горбу,
дразнит мёртвую панночку
в одиноком гробу.
И, не видя противника,
у Софийских ворот
Гоголь в облике схимника
на молитву встаёт.

* * *
…Отныне блаженны мёртвые,
умирающие в Господе
Откр 14,13

В Киеве уже цветут каштаны,
с мостовой дождями смыло кровь.
– Ты мне, друг, для каждой новой раны
по свинцовой пуле приготовь.
Кажется, что смыты все улики,
в чистом небе носятся стрижи,
но слышны над Украиной крики:
«Москалей проклятых на ножи!»
Наточила лезвия осока,
и в лампадах кончился елей,
залита земля Юго-Востока
кровью этих самых москалей.
Сквозь вселенский ужас украинский
видно, как с ухмылкой воровской
медленно колдует пан Бжезинский
над великой шахматной доской.

* * *
Зачем анафемой грозите вы России?
А.С. Пушкин
Говорят в лицо нам: все песни спеты,
все стихи написаны – говорят,
и тревожно спят на Руси поэты
под покровом слов с головы до пят.
Но, примерив хищный прищур Батыев,
раскормив кричащее вороньё,
целый день горит и дымится Киев
и бросает камни в окно моё.
На камнях – раздавленная калина,
или это кровь – посмотри скорей!
Напиши о Харькове мне, Ирина,
о Славянске мне расскажи, Андрей.
И о том, как нынче живёт Одесса,
как грозят огнём Украине всей,
знаю я – напишет стихи Олеся,
Станислав откликнется, Алексей.
Облака над миром – как стадо овнов,
и отару пастырь пасёт свою,
и встают стихи, словно в море волны,
как солдаты, в общем идут строю.
Пусть сердцам тщедушным и малодушным
угрожает пулей грядущий хам,
нам нельзя молчать, потому что Пушкин
отвечает новым клеветникам.

* * *
…И потекла кровь из точила
даже до узд конских…
Откр 14, 20.

Я там, за Волгою, вдалеке,
сквозь солнечный вижу гнёт,
как Ангел с острым серпом в руке
людскую пшеницу жнёт.

Под ярким солнцем горят серпы,
на лезвиях – кровь и пот,
и в чистом поле стоят снопы,
и каждый из них – народ.

И каждый – в лучшей своей поре,
и лечь под серпами рад…

Созрели на Карачун-горе
и смоквы, и виноград.

Срезает Ангел за гроздью гроздь,
лавиной идёт огонь.
Спаситель распят, и новый гвоздь
вбивают в Его ладонь.

Настиг нас, грешников, час такой,
такая пришла пора,
что горе, льющееся рекой,
блестит, как вода Днепра.

***
Расскажи мне о жизни в пустыне,
о тоске, о великом огне,
о любви, об отце и о сыне,
расскажи о бессмертии мне,

о грехе, милосердии, страхе,
о предательстве мне расскажи,
о победе, о жизненном крахе,
о молчанье, о правде, о лжи,

о страдании, смехе и плаче,
о враче − или нет − палаче
расскажи − Ты не можешь иначе:
плачет мир у Тебя на плече.
раба Божия Фотина

[Nik-On/Off]

Города и года не имеют, поверь мне, значенья!
Всё — ничто перед вектором, заданным силой течения
этой сильной и вольной реки... Вот познали и мы
неприкаянность марта в конце окаянной зимы.

Мы узнали: враги и друзья — оболочка и повод,
чтобы не одиночка, не голый искрящийся провод,
чтобы думалось, будто от ветра гудят провода
и имеет значение, какие в окне города.
Андрей Баранов

------------------------------

Фонарщик
В городе, которого нет -
Даже если есть - то не здесь -
Там такой спокойный рассвет -
Время первобытных чудес.

Вот идет фонарщик. Смотри -
Он все тот же ! Тысячу лет
Ждут его шагов фонари
В городе, которого нет .

Он конечно помнит меня ,
Он протянет руку ко мне ,
Скажет - "Ты, вернулся ? Я рад.
Как там, брат, дела - на Земле ?
Светлой ли была твоя жизнь ?
Легкой ли была твоя смерть ? "

Я отвечу - " Мы родились
В городе, которого нет .
Там всегда нас ждет старый дом -
Дом, где в окнах небо и свет -
И для тех, кто помнит о нем -
Что такое жизнь и смерть ? "
Константин Михайлов

---------------------------------------

В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.

В деревне Он — в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.

Он изгороди ставит. Выдает
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.

Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
Иосиф Бродский

-------------------------------------

Не двигайся. Сиди и замечай,
Как бабочка отчаянно бьёт стёкла.
Как пыль теснится на портьерах блёклых.
Как пахнет летом сочный молочай.

Замри. Побудь улиткой в скрутке.
Закрой глаза и опустись на дно.
Часов гораздо больше в сутках,
Чем нам отводит внешнее кино.

Ты шире комнаты и ярче света.
Со стороны взгляни на мечущийся ум.
Застынь, оставив без ответа
Скупые блики проходящих дум.

Услышь мгновение, и нет границ покою.
Ты созидателен. Ты сыщик и творец.
Будь камнем, ветром, будь рекою.
Ты сам всему начало и конец.
Волошка

-----------------------------------

Гололед на земле, гололед,
Целый год напролет, целый год,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лед,
Гололед на земле, гололед,
Целый год напролет, целый год...

Даже если планету в облет,
Не касаясь планеты ногами,
То один, то другой упадет,-
Гололед на земле, гололед,-
И затопчут его сапогами.

И хотя на поверхности лед,-
На гигантский каток непохоже.
Только зверь не упавши пройдет -
Гололед! - и двуногий встает
На четыре конечности тоже.
Владимир Высоцкий

[Кузьма]

«Нет, не увидимся…»

Нет, не увидимся.
Нечем будет увидеться.
Только здесь, понимаешь, существуют эти пленительные частности: у книг разные обложки, у людей бесконечно несхожие разрезы глаз, снег – не то, что дождь, в Дели и в Москве одеваются неодинаково, крыса меньше собаки, шумеры вымерли раньше инков – только тут всё это имеет значение, и кажется, будто – огромное; а там все равны, и всё одно, и всё – одно целое. Вечность – это не «так долго, что нельзя представить», это всегда одно и то же сейчас, не имеющее протяжённости, привязки к точке пространства, невысчитываемое, невербализуемое; вы не найдёте там друг друга специально для того, чтобы закончить разговор, начатый при жизни; потому что жизнь будет вся – как дневник за девятый класс: предметы, родительские подписи, домашние задания, рисуночки на полях, четвертные оценки – довольно мило, но вовсе не так смертельно важно, как казалось в девятом классе. Тебе в голову не придёт пересдавать ту одну двойку по литературе в конце третьей четверти – нахамил учительнице, словил пару, вышел из класса посреди урока, хлопнув дверью. Забавно, что дневник сохранился, но если бы и нет, ты бы мало что потерял – во-первых, у тебя десять таких дневников, во-вторых, этот далеко не самый интересный, вот в дневнике за второй были куда смешнее замечания; может статься, ты из всей жизни, как из одной недельной командировки куда-нибудь в Петрозаводск в восемьдесят девятом, будешь вспоминать только вид на заснеженную Онегу, где сверху сливочно-белое, снизу – сахарно-белое, а между белым и белым – горизонт, и как девушка смеётся в кафе за соседним столиком, красавица, волосы падают на плечи и спину, как слои тяжёлой воды в грозу – на лобовое стекло; может, ты из всех земных языков запомнишь только две фразы из скайп-переговора, из всех звуков – чиханье маленького сына; и всё. Остальное действительно было низачем. Славно скатался, но рад, что вернулся, и обратно ещё долго не захочется – в скафандре тесно, он сильно ограничивает возможности перемещения, приходит с годами в негодность, доставляет массу хлопот – совершенно неясно, что они все так рыдали над твоим скафандром и целовали в шлем; как будто он когда-то что-то действительно определял в том, кем ты являешься и для чего пришёл; по нему ничего непонятно, кроме, может быть, твоей причастности к какому-нибудь тамошнему клану и, может быть, рода деятельности – воин там, земледелец, философ; тело – это просто упаковка из-под тебя, так ли важно, стекло, картон или пластик; можно ли по нику и внешнему виду какого-нибудь андеда в «Варкрафте» догадаться, что из себя представляет полноватая домохозяйка из Брюсселя, которая рубится за него? Да чёрта с два.


Мы нет, не увидимся; не потому, что не захотим или не сможем, а потому же, почему мы не купили себе грузовик «Киндер-сюрпризов», когда выросли, хотя в детстве себе клятвенно обещали: это глупо, этого не нужно больше, другой уровень восприятия, сознания, понимания целесообразности. Прошлого не будет больше, и будущего не будет, они устареют, выйдут из обращения, как ветхие купюры, на которые давно ничего не купишь; потому что измерений станет больше, и оптика понадобится другая, и весь аппарат восприятия человека покажется старыми «Жигулями» по сравнению с суперсовременным аэробусом. И все вот эти любови и смерти, разлуки и прощания, стихи и фильмы, обиды и измены – это всё будет большой железной коробкой из-под печенья, в которой лежит стопка вкладышей из жевательной резинки «Love Is», которые ты в детстве собирал с таким фанатичным упорством, так страшно рыдал, когда какой-нибудь рвался или выкрадывался подлым ребёнком маминых друзей; и ты после смерти не испытаешь ничего по отношению к этому, кроме умиления и печали: знать бы тебе тогда, какие это мелочи всё, не было бы ни единого повода так переживать. Там всё будет едино, и не будет никакой разницы, кто мама, кто я, кто мёртвый Котя, кто однокурсница, разбившаяся на машине восемь лет назад; личности не будет, и личной памяти не станет, и её совсем не будет жаль: всё повторяется, всё похоже, нет ничего такого уж сверхуникального в твоём опыте, за что можно было бы так трястись: эй, все любили, все страдали, все хоронили, все корчились от отчаяния; просто тебе повезло, и ты мог передать это так, что многие себя узнавали; ты крошечное прозрачное стрекозье крылышко, обрезок Божьего ногтя, пылинка в луче, волосок поверх кадра, таких тебя триллионы, и всё это – Бог; поэтому мы не увидимся, нет. Мы – как бы это? – срастёмся. Мы станем большим поездом света, который соберёт всех и поедет на сумасшедшей скорости, прокладывая себе путь сквозь тьму и отчаяние; почему ты бываешь так упоительно счастлив, когда кругом друзья, и музыка, и все рядом, и все такие красивые, и все смеются? Почему это будто Кто-то вас в этот момент фотографирует, снимает кадр, совершенно отдельный от течения жизни, восхитительный, пиковый, вневременной? Вот такое примерно чувство, только ты не можешь сказать, кто ты точно на этой фотографии. Это не очень важно, на самом деле. Просто – кто-то из них. Кто-то из нас. Кто-то.

Вера Полозкова.

[Гузель Х.]

Автор Роман Чеблатов - "Научи меня жить". Поменяла вектор - не мой. Вот теперь есть для чего быть на Земле.

Научу тебя жить... По дыханью, по нотам,
без суждений и боли, падений и взлетов.
И в густой суете прошепчу твое имя,
чтоб на сердце усталом расплавился иней...
Научу тебя жить, губ касаясь губами,
чтобы стало прочней все, что есть между нами.
Разжигая огонь, не бояться пожара —
мы с тобою вдвоем, мы с тобою недаром...
Научу тебя жить, я тебе доверяю
это сердце, а в нем — чем дышу, чем страдаю.
Позову тебя вдаль, где никто не услышит,
там, где ветер седой вдохновением дышит...
Научу тебя жить, научу, ты же можешь!
И ты станешь другим, сбросив старые кожи.
Разобьются века о тяжелые своды,
но мы будем вдвоем оживать год за годом...
Научу тебя жить, обниму еще крепче —
и забудется все, и дышать станет легче...
Я не знаю, что там, за завесою буден,
но я буду любить...
как бы путь ни был труден...

[Виктор]

Зона сияния

Смутный сон про Робинзона Крузо
вплыл в меня, как в гавань корабли…
Тень чужого брачного союза
медленно касается земли.

И уже любви запретной зона
тянется по скошенной траве —
клинопись на крыльях махаона,
иероглиф “ци” на рукаве.

Волны, камни в разноцветном гроте,
облачные горы вдалеке,
рыбы в море, ласточки в полёте
говорят на странном языке.

Помнишь, мы читали Гумилёва,
умирали от сердечных ран,
но не знали, что такое Слово,
о котором пишет Иоанн.

И когда в июле сквозь окошко
в дом рвалась июльская гроза,
и когда египетская кошка
щурила китайские глаза,

мы не знали, что созвездий пятна
нам твердят, что смертен человек,
но непоправимо, невозвратно
мы с тобою связаны навек.

Как нам научиться ладить с горем,
делать буcы из застывших слёз,
нам — поэтам, странникам, изгоям,
грустным повелителям стрекоз?

Половецкий стан

1
В ожидании снежной пряжи
и в надежде на свет в ночи
в эмигрантском ажиотаже
улетают на юг грачи.

На песок, на речные воды,
на теряющий листья лес
смотрит маленький царь природы
с автоматом наперевес.

Он родился во время оно,
а теперь сам себе не рад.
Так зачем же ему корона,
и зачем ему автомат?

Он стоит, как в любви признанье,
перед светом чужих очей,
и, быть может, его призванье —
слушать осенью крик грачей?
2
Вдоль дороги пыльной цветёт чабрец.
В доме печь с нахмуренным спит челом.
На борьбу с врагами идёт храбрец,
и ложится пыль на его шелом.

Ты зачем, храбрец, свой покинул дом?
На кого ты русскую бросил печь?
Задевает ворон тебя крылом,
и изъеден ржой твой булатный меч.

Проливает слёзы твоя сестра,
а в земле тоскуют отец и мать.
Зачерпни шеломом воды Днепра,
меч вонзи ты в землю по рукоять!

На воде — листвы золотая вязь,
а вокруг — туман, половецкий стан.
Ты зачем в степи заблудился, князь,
где ковыль бушует, как океан?

Так ложись на гребень его волны,
закрывай глаза и спокойно спи,
пусть твоя жена с крепостной стены
вдовий плач разносит по всей степи…

3
— Ни еды, ни питья не отыщешь в дому,
а братья и зятья — все ушли на войну.

Им бы в рюмки вино
зелено подливать,
а они — воевать,
кровь свою проливать.

И теперь не поймёшь — кто от пули бежит,
кто судьбу сторожит,
кто в могиле лежит,
кто с друзьями в последний отправился путь,
и не знаешь теперь —
как его помянуть.

Нет в холодной избе ни еды, ни питья,
только в миске —
февральского снега кутья.
4
Я смотрю — и никак разглядеть не могу
крест из рамы оконной, торчащий в снегу.

Над крестом пролетает семья голубей.
На кресте одинокий сидит воробей.

Ангел тихо сказал, над землёю летя:
— Здесь, под этим крестом, мать лежит и дитя.

Этот крест, как свеча, перед Богом горит…
И убийце убитая мать говорит:

— Ты хотел убивать — и пришёл, и убил,
и земля наша стала землёю могил.

Ты ведь тоже погибнешь — неведомо где.
Как посмотришь в глаза мне на Страшном Суде?
раба Божия Фотина

[Гузель Х.]

Облетают последние маки

Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.

По пустынной и голой аллее,
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?

Жизнь растений теперь затаилась
В этих странных обрубках ветвей,
Ну, а что же с тобой приключилось,
Что с душой приключилось твоей?

Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?

Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму,-
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.

Николай Заболоцкий
1952г.

***
Этюд о Душе

Доверь мне сердце без боязни,
Не причиню я зла и боли,
Не разобьется счастья чаша,
Не стану сыпать в рану соли.
Открытость сердца - знак доверья,
И боль твоя моею стала.
Чужая боль вдвойне дороже,
Та, что в сердце побывала.
Не торопись уму отдаться...
Любовь - начало всех начал!
Быть может ты через нее
Найдешь, что долго так искал...

[ANTON365]

Приду домой, закрою дверь.
И то, что было - просто тень...
Залезу в ванну и поверь.
Я просто смою, этот день...

(Владимир Олейник)

[Artstar]

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал на галёрке китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Не пойми меня дурно: с твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь человеку нужна, как минимум,
ещё одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где ещё, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

Иосиф Бродский

[Гузель Х.]

to АНТОН365, Artstar:

О дУше и о Душе…

Значит лучший способ – смыть, как тень?
Чтобы обрастать и дальше панцирем?
Чтобы сохранить драгоценную, единственно ценную, неделимую Душу в целости и сохранности?
Можно до бесконечности тратить физические силы, ум, защищаясь от посягательств на целостность Души, но как-то закономерно незаметно приходит понимание, что убивать намного легче и доступнее по природе мужской, даже найдутся веские причины; проще и как-то понятнее, чем разбираться и подтягиваться к женскому пониманию Любви. ДУш тела усыпит, но ни на йоту не изменит понимания - что я делаю НЕ ТАК? Да, остаешься жив… Но нет
СО-ЕДИНЕНИЯ! С кем, с чем? Тупиковый Путь… Ведет к тотальному непониманию и одиночеству.

***
Песня группы БИ-2 «Компромисс»

Друг дорогой, что ты сделал с собой?
Был худой, молодой; ел сердца.
Пил и курил; зажигал и гасил.
Думал, будешь таким до конца.

Оставлен за спиной возраст Христа,
Обратной стороной повернулась мечта.

Припев:
Лежит на струнах пыль,
Ржавеет под окном разбитый телевизор.
Ты сгладил все углы и жизнь твоя - 
Сплошной, проклятый компромисс;
Ни вверх, ни вниз!

Друг дорогой, как ты ладишь с тоской?
Выбираешь: запой или спорт.
Может, рискнёшь, стариною тряхнёшь -
Напоследок возьмёшь свой аккорд?

****
Говорите, не хватит жизни, чтобы забыть?
Поубивали друг друга… В результате одна - глупа, другой - с дырой в сердце. Значит РАВНЫЕ в убийстве. Всего-то лишь… Не легче ли, сохраняя, вечную свежесть фотографий, этот идеальный плюс, взглянуть на женщин заново, как в первый раз? Начать все заново! Хотя бы видно будет, где слабое звено. Чтобы вовремя потренировать, укрепить, осмыслить… Быть готовым! Чтобы не пропустить, не проморгать шанс, когда ОНА проявится из ниоткуда, внезапно или тихо, (в первый или 101 раз!) чтобы иметь силы открыться и отдать свое Начало и получить иное Начало в ответ. И быть не мелким, выпрашивающим милостыню, а РАВНЫМ, РАВНО-весным!
Потому что будет СВОЙ опыт и СВОЯ сила, не зависящая ни от кого, понимание: что есть правда, а что ложь, что истинно, а что не так...

***
Поэтому хочется спросить:
Для чего вы качаете мышцы? Защищать или убивать? Кого? Что?
Для чего вы развиваете и утончаете свой ум? Преобразовывать или разрушать?
Для чего вы открываете свою Душу? Чтобы делиться собой, обогащая и обогащаясь или чтобы вас убивали?
Для чего вам секс? Чтобы наслаждаться друг другом или наслаждаться самому?
Любовь… Не-любовь… Дело выбора. ЛЮБОВЬ – это всегда выбор! Не-любовь - потому что так получается.
Причин «почему так получается» (внешних, так и внутренних) множество. Если объединить все причины, суть в разрыве опыта чувствознания и опыта ума. Разрыв таков, что не хватает одной жизни, чтобы соединить две ипостаси. А именно их единство и дает целостность картины восприятия…
Поэтому, дорогие мои, скажу страшно банально, дружить надо с женщиной/мужчиной. Мы настолько противоположны, что, только соединяясь, можем понять, ощутить, услышать СУТЬ друг друга.
Готова поддерживать, вдохновлять, делиться собой, если это поможет проявиться Сути мужской! Чтобы ощутить, увидеть, услышать Мужчину и открыть Себя новую. Есть ли другой практический способ постигать мужчин? Разве у мужчин имеется иной, особый способ постигать женщин?
Поэтому, самой простой и надежный способ перерасти прошлое – дружить. От Дружбы до Любви – один шаг… Просто дружить надо открыто, честно и до проявления Сути… Хотя бы даже в пределах темы сайта…
Сердечность и Любовь – приходят тихо и входят, если только им открывают… Или долго стучат в закрытые Двери… По-другому никак…. Когда ум и чувства затихают, внешнее внимание переключается на то, что происходит между мужчиной и женщиной, в резонансной тишине, из недр Бессознательного, проявляется Любовь, как способность, сила; резонируя, усиливая качества индивидов… Где каждый открывает для себя недостающий ценный пазл.
Так значит, Любовь есть всегда? Это значит, что-то с нами не так...

***
«Никого не будет в доме…»

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк моховой,
Только крыши, снег, и, кроме
Крыш и снега, никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит сомненья дрожь, —
Тишину шагами меря.
Ты, как будущность, войдёшь.
Ты появишься из двери
В чём-то белом, без причуд,
В чём-то, впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.

***
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
 
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме 
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
 
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
 
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
 
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
 
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
 
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

***
Любила я…
Любовь еще БЫТЬ может!
И не угасла вопреки всему и всем!
И если ненароком потревожит,
Не навредит Душе Вашей ничем…

[Artstar]

Аптека счастья

(Шутка)

Сегодня - кибернетика повсюду.
Вчерашняя фантастика - пустяк!
А в будущем какое будет чудо?
Конечно, точно утверждать не буду,
Но в будущем, наверно, будет так:

Исчезли все болезни человека.
А значит, и лекарства ни к чему!
А для духовных радостей ему
Открыт особый магазин-аптека.

Какая б ни была у вас потребность
Он в тот же миг откликнуться готов:
- Скажите, есть у вас сегодня нежность?
- Да,с добавленьем самых теплых слов!

- А мне бы счастья, бьющего ключом!
- Какого вам: на месяц? на года?
- Нет, мне б хотелось счастья навсегда!
- Такого нет. Но через месяц ждем!

- А я для мужа верности прошу!
- Мужская верность? Это,право, сложно...
Но ничего. Я думаю, возможно.
Не огорчайтесь. Я вам подыщу.

- А мне бы капель трепета в крови.
Я - северянин, человек арктический.
- А мне - флакон пылающей любви
И полфлакона просто платонической!

- Мне против лжи нельзя ли витамин?
- Пожалуйста, и вкусен, и активен!
- А есть для женщин "Антиговорин"?
- Есть. Но пока что малоэффективен...

- А покоритель сердца есть у вас?
- Да. Вот магнит. Его в кармашке носят.
Любой красавец тут же с первых фраз
Падет к ногам и женится на вас
Мгновенно. Даже имени не спросит.

- А есть "Антискандальная вакцина"?
- Есть, в комплексе для мужа и жены:
Жене - компресс с горчицей, а мужчине
За час до ссоры - два укола в спину
Или один в сидячью часть спины...

- Мне "Томный взгляд" для глаз любого цвета!
- Пожалуйста! По капле перед сном.
- А мне бы страсти...
- Страсти - по рецептам!
Страстей и ядов так не выдаем!

- А мне вон в тех коробочках хотя бы,
"Признания в любви"! Едва нашла!
- Какое вам: со свадьбой иль без свадьбы?
- Конечно же, признание со свадьбой.
Без свадьбы хватит! Я уже брала!..

- А как, скажите, роды облегчить?
- Вот порошки. И роды будут гладки.
А вместо вас у мужа будут схватки.
Вы будете рожать, а он - вопить.

Пусть шутка раздувает паруса!
Но в жизни нынче всюду чудеса!
Как знать, а вдруг еще при нашем веке
Откроются такие вот аптеки?!

Эдуард Асадов

[Гузель Х.]

СУПЕР!!!! Этим и интересен мне Э. Асадов. Подумаю, как ответить... Конечно в наше время нужны такие "магазины-аптеки". Даже очень!

[aziat]

- А как, скажите, роды облегчить?
- Вот порошки. И роды будут гладки.
А вместо вас у мужа будут схватки.
Вы будете рожать, а он - вопить.

Добрый поэт Асадов

[Artstar]

Небо звездное, метель августа,
На дороге машин канителица,
Возят засуху, а мне радостно –
Знаю точно, погода изменится!

Я смотрю наверх, там где мы живем,
Так все тихо, сухо, да правильно.
Я же из тех, кому нет победы днем,
Я как степь дышу сном неправедным.

Я по засухе, ведро полное
Между фар лисой, живьем пламени.
Я так мал, а вокруг все огромное,
И плевать, что ни ружья да ни знамени!

Небо звездное,сердце августа,
Оглянись – расцветает пророчество.
Дело степь мое – одиночество,
Смерти нет, но всегда – пожалуйста.

Небо звездное, руки августа,
На дороге машин метелица
Что пожнем, когда пыль рассеется
Степь красна, как чернила Фауста.

Ночь светла, как круги от времени,
Что забросил я в смерть уставшую.
Все дороги растут из семени,
Не дошедшего, да недоспавшего…

Жду от нового века, белого,
Продолжения понимания,
Что мы часть всего безответного,
Что мы ночь всего ожидания.

Новое сердце взорвется над нами
Новая жизнь позовет за собой.
И освященный седыми богами
Я, как на праздник, пойду за тобой.

Юрий Шевчук

[Talifa]

* * *
Пойду искать море
Синее-синее,
Утопить горе
Сильное-сильное.
Предлагают зелёное
Море-хмель.
Средство хвалённое,
Да не по мне.
Предлагается курортная
Черноморская волна.
Только деньги мои коротки,
А дорога так длинна…
Перебьюсь я и без моря
С ресторанными огнями.
Утопить придётся горе
Прямо в Тихом океане.
Будет он и синим-синим,
Если очень захотеть.
Будет голос шторма сиплый
Мне морские песни петь.
С рыбаками порыбачу,
Тоску по морю утолю.
И поймаю я удачу,
Неудачу – утоплю!

* * *
Я без тебя – бездомный,
Вошла в меня небом бездонным,
Аэродромом бетонным,
Землею обетованной.
Вошла многоликим людом,
Многоголосым гудом,
Север сдружила с югом,
Вошла и осталась чудом,
И стала моею силой,
Птицею счастья синей.
И, как положено сыну,
Тобою я стану, Россия!

* * *
Меня украли, видно, у цыган.
Гудит в крови
Упрямый ветер странствий.
Тайга и степь,
Река и океан, –
Привычно мне,
Как чёрный хлеб,
Пространство.
Женой опять нажит
Нехитрый скарб.
Ей хочется
Устроенности быта.
Но, ветра странствий
Верный друг и раб,
Я ставлю парус на её корыто.
Евгений Шлионский

[Nik-On/Off]

Вот ты говоришь человеку: "Послушай!"
Говоришь, и кажется - в самое сердце!
А человек - у него уши:
слышат только от 16 герц.

Вот ты кричишь: "Посмотри назад!
Оглянись!" - и фонарик навстречу ветру.
А человек - у него глаза:
чувствительны до 800 нанометров.

Хватаешь его за плечо: "Боже,
остановись! Пропасть - она все ближе!"
А человек - у него кожа
и болевой порог - понижен.

Ты ему поцелуем: "Вот!
Опомнись, солнце! Молчи, молчи!"
А человек - у него рот.
А вкус твоих губ - горчит.

И вдруг - по губам читаешь: "Малыш..."
Губы беззвучны... Безмолвны души...
И вдруг - понимаешь... что тоже не слышишь,
когда человек говорит: "Послушай!"

Андрей Мироша Миронов